«Грешные магистры!.. Знала я, что неотразима, но не до такой же степени…»
По правде говоря, Сотофа в данный момент своей не в меру насыщенной жизни чувствовала себя какой угодно, только не «неотразимой». Определение «перепуганная девочка на грани истерики» отражало реальность гораздо объективнее, но леди Ханемер скорее слопала бы без соли свою скабу, чем призналась в таком даже себе самой. Истерики? Вот еще, был бы повод, подумаешь – Тень, подумаешь – Великого Магистра…
Саму идею существования неких двойников, обитающих в другом Мире, Сотофа приняла если не с готовностью, то как минимум без труда: иллюзий по поводу собственной осведомленности в вопросах магии она не питала, наоборот, уверена была, что мудрейшие наставники настоящие чудеса приберегают для себя и с послушниками делиться не спешат. Тени – великолепно. Другие Миры – просто изумительно, особенно если бы удалось хоть одним глазком в них заглянуть. 
Гораздо сложнее было поверить, что вот это непостижимо прекрасное существо с царственной осанкой и пронзительными глазами – а произвести впечатление на юную красотку было не так чтобы просто – Тень не кого-то из королей прошлого, а грузного, хоть и грозного, старика Нуфлина. Послушница ордена Семилистника испытывала преступно мало благоговения к собственному Великому Магистру.
И самым невероятным было предложение, которое Тень очень недвусмысленно выдвинула после краткой, но емкой лекции о непостижимых вещах, лежавших, по большому Сотофиному подозрению, за пределами компетенции иных Старших магистров.
- Ты согласна? – повторил голос, не похожий ни на мужской, ни на женский, и Тень протянула к ней руку, словно затянутую в черный муар.
- А тебе обязательно нужно согласие? Без него никак? – уточнила леди Ханемер на всякий случай: все-таки хотелось быть уверенной, что от нее что-то зависит. Ну, и из природного кокетства заодно, вскормленного табунами поклонников, неистребимого даже под угрозой смерти.
Тень качнула головой и как будто улыбнулась уголком рта – впрочем, уверенности не было: стоило чуть отвести глаза, темное лицо расплывалось под натиском разноцветных солнечных зайчиков, отчего не делалось менее притягательным.
Чего точно сейчас делать не следовало, да и хотелось меньше всего – это затягивать паузу. Все было решено еще тогда, в первый же момент, и Сотофа приложила массу усилий, чтобы не схватить предложенную руку с жадностью утопающего, а принять ее царственным жестом, в то время как маленькая испуганная девочка где-то в самом темном подвале сотофиного сердца готовилась издать вопль не то ужаса, не то восторга.
«А не влипла ли я?» - мелькнула в шальной голове леди Ханемер запоздалая мысль и тут же исчезла, смытая лавиной совершенно непередаваемых ощущений, когда торжествующая Тень шагнула к новой хозяйке и стиснула ее в объятьях. Разлетаясь на миллиард ледяных осколков, сгорая в пламени родившегося здесь и сейчас солнца, Сотофа успела блаженно улыбнуться: «Вот уж не думала, что главный роман моей жизни еще впереди».
***
«А ведь с другими Мирами, пожалуй, придется подождать», - внезапно поняла Сотофа, усердно изучая пол под ногами, как и полагается воспитанной послушнице, удостоенной беседы с Великим Магистром. Прошло всего несколько дюжин дней, а вероломно обворованный сэр Нуфлин казался старше и будто меньше ростом, толкая полную мудрых наставлений речь тоном любящего дядюшки. Только теперь в легкомысленную головку похитительницы закралась тревожная мысль, что если где-то прибыло, то где-то соответственно убудет. И счастье еще, что старику не пришла в голову светлая мысль связать стремительно проснувшиеся способности хорошенькой послушницы с собственной утратой. А что утрата не осталась для него секретом – в этом Сотофа не сомневалась: у нее чуть душа в пятки не провалилась, когда пришло приглашение на доверительную беседу с Великим Магистром, ясно ведь – попалась на горячем, теперь бы живой уйти… Была смутная надежда, что ветреная Тень – виновник драмы – не даст пропасть и, чем вурдалаки не шутят, может даже заберет ее в другой Мир, где никакие ревнивые старцы их не достанут.  Она бы не отказалась, честно говоря – не навечно, конечно, но и за половину вечности многое можно успеть наворотить при должном рвении.
Теперь, когда выяснилось, что их головокружительный финт так и не раскрыт, ситуация представлялась в ином свете. Почему-то Сотофа была уверена: прежний сэр Нуфлин не только бы моментально понял, что произошло, но и безотлагательно нашел способ вернуть все на свои места. А теперь…
«Что ж мы сделали-то?..»
Вот это теперь и предстояло выяснить.
Но в одном леди Ханемер была уверена: никакая сила ни в одном из Миров не вынудила бы ее поступить иначе в том странном месте, которое Тень назвала «сном короля Мёнина». Какой бы ни оказалась цена.
Бывают такие предложения, от которых нельзя отказаться.

Коба закрывает глаза – видит цветущий сад и собственные руки, срывающие яблоки. На вкус они – чистый мед, он чувствует, как сладкий сок стекает по подбородку, и поднимает пальцы – утереть. Но нащупывает только двухдневную щетину.
Коба открывает глаза – видит такую дыру, что даже нищему неприлично находиться. Кривится, опирается рукой о выступ каменной стены, поднимаясь на ноги. Откуда-то воняет. Полы его многочисленных лоохи сметают мелкую паутину. Паутина же налипает на пальцы и путается в волосах, что Коба не выдерживает.

- Чтоб тебя, Кеттариец, - раздраженно цыкает языком. Тут же кашляет – поднимается облако пыли. И как в таком колодце делать то, что следует?  «Не обращай внимание на мелочи, Коба, это все мелочи,» - он говорит сам с собой уже много лет. Это нормально. Для него – это нормально.
Предводитель нищих ниже натягивает капюшон, пытаясь закрыть лицо от сыпящейся сверху трухи: надо торопиться, иначе хозяин норы скоро вернется к себе домой, а Коба сейчас не в том настроении, чтобы защищать собственную жизнь. Кеттариец просил найти Вещь: муракок даже сам с собой, в своих мыслях, не хотел называть ее конкретным именем. Тайна хранится надежнее, если о ней не знает даже ее носитель. Или старательно пытается не знать.
Он проходится до противоположной стены и снова присаживается на корточки, проводит пальцами по грязному полу, словно это что-то может прояснить. Это не проясняет ничего, и Коба снова клянет Кеттарийца. У него, конечно, были свои мотивы – согласиться, но сейчас, в этой непроходимой дыре, хочется только одного – выбраться обратно, наружу, а не чувствовать гниение за стеной.
Что-то властно зовет его снова провести пальцами – и Коба не отказывает этому чувству. Прикрыв глаза, ощупывает камни под собой, пока не натыкается на тонкую щель, которой недолжно быть.
- Вот как, - улыбается сам себе, доставая нож. Коба – мастер взламывать замки. Для каждого из них – нужен свой подход, этот требует особенного мастерства, приходится даже на минуту задержать дыхание, чтобы подцепить умело замаскированный люк, прикрывающий всего лишь небольшое углубление в земле, в котором лежит Вещь. От нее несет магией и опасностью, и муракоку приходится переступить через себя, чтобы взять сверток в руки. Он не слышит – чувствует шаги на лестнице. Кто-то кашляет, сдавленно ругается, и Коба сливается со стеной, стремясь проскользнуть незамеченным.
Он уже на улице, когда слышит за свой спиной громкое: «Ублюдки». Коба не стремится убедить весь мир в собственной храбрости, поэтому просто пускается наутек. Бесшумно несется по извилистым улочкам, и сердце внезапно начинает бешено колотиться от страха.
«Не бойся, Коба, это не твой страх. Просто отойди от него».
- Сложно отходить от чего-то набегу, - он цепляется лоохи за ограду, слышится тихий треск рвущейся ткани. Плохо – ни к чему оставлять за собой дорожку из следов. Сворачивает еще. Еще. Еще: прижимается спиной к стене и с трудом подавляет в себе желание зажмуриться.
«Не будь трусом, Коба. Трусость – это плохо».
- Вертел я, что хорошо, а что – плохо, - одними губами шепчет Коба, сжимает кулаки и пытается прекратить дышать. Чтоб тебя, Кеттариец.

Коба закрывает глаза – видит, как его ноги утопают в толстом ворсе ковра. Он слышит звонкий смех рядом с собой и, против воли, улыбается: это ему.
Коба открывает глаза – видит перед собой Кеттарийца. Он заранее готовит свое «нет» на вполне предсказуемое предложение, по-лисьи улыбается и протягивает руку со свертком. Он жжет Кобе пальцы, и хочется поскорее избавиться.
- Больше никогда на меня не рассчитывай, это был первый и последний раз, Джуффин. Где мои деньги? - Коба еще никогда так крупно не ошибался.

Сколько бы Анчифу не спрашивали о его жизни, о несбывшихся планах, в ответ все всегда слышали что все прекрасно и он более чем доволен. И ведь правда, при взгляде на него так и хочется верить в эти слова – средний сын великого и мудрого Манги Мелифаро представлял собой практически сошедшего с книжных страниц героя. Гордый капитан, бороздящий водные просторы на своей трепетно любимой шикке, получивший ее в кровопролитном бою, сменивший имя подстать своему вкусу, вымуштровавший команду и регулярно совершающий нападения на корабли расфуфыренных купцов – вокруг него был эдакий ореол пиратской романтики, на которую столь падки трепетные девы и юноши, мечтающие о приключениях и славе. Но по словам самого Анчифы от него, если не сказать воняло, то просто несло за версту соленой морской водой и раскалившимся в бою железом. Романтики, в его понимании, не было ни грамма. Но, тем не менее, он ни капли не жаловался. Он был счастлив и любил свою жизнь.
Впрочем, особо тоскливыми вечерами, что принято называть «зимними», когда команда заканчивала драить палубу и на вахту заступали матросы, сам Мелифаро усаживался в своей каюте, привычно закидывая ноги на стол и набивая трубку. Сизый, травянистый дым навевал воспоминания о том, как подобная жизнь началась, заставляла задуматься какой могла бы сложиться, не стань он пиратом. И сколько бы он не вспоминал – некоторые моменты ускользали из его памяти, словно в них была сокрыта та самая сила и тайна, которая заставляла Колесо Судьбы крутиться в нужном направлении.

Первое, что всплывало в памяти – огромная, яркая луна. Умом он понимал, что ему только кажется что ее бледный лик растянулся на пол-неба, что жизнь существовала и до того, как он ее увидел. Но тело и разум, одурманенные смесью каких-то особых, местных трав, отказывались верить в то, что до этого он сидел несколько часов в темной комнатушке и вдыхал горький дым. Тем не менее, небесное светило буквально манило к себе, заставляло тянуть к себе дрожащие, покрытые испариной руки, пока эта самая попытка дотянуться до недостижимого не заставила парнишку запутаться в собственных ногах и рухнуть на все еще теплую, пропахшую древесной смолой землю.
Путь до места проведения ритуала он не запомнил, равно как и лиц сопровождающих. Все смазалось в череду сменяющихся ощущений – конечности не слушались, постоянно переплетаясь и уходя в совершенно ненужную сторону. Ноги кололи острые стебли травы, задевали и царапали мелкие веточки красноватого кустарника по бокам от узкой тропки. Руки натирала жесткая, шерстяная ткань одежды укумбийцев и щекотали перья, свисающие с ритуальных головных повязок. Идти самому? Вы издеваетесь? Анчифа слабаком не был, но такая ударная доза дурмана могла бы даже Бахбу свалить с ног и заставить ползти точно так же, как и младшего братца, попавшего в самую потрясающую переделку во всей его жизни.
Очнулся от своего транса будущий пират лишь тогда, когда через темные коридоры, прорубленные прямо в камне, его притащили в сакральную пещеру и сгрузили в каменному круге меж двух костров. Яркий свет, ударивший по расширенным зрачкам и тепло, окатившее по и без того буквально полыхающему телу, заставили вынырнуть из душных объятий травяной смеси, казалось, пропитавшей все вокруг.
- Какие дурацкие прикиды. Прямо как у Мелифаро-младшего, он был бы в восторге от этих цветов, дырку над ними в небе.
И действительно – причудливые расцветки и узоры, смешанные с перьями и извечными амулетами, что так любили укумбийцы, рябили в глазах. Еще и этот тип, который, как казалось, повесил на себя эдак пару лавок побрякушек с Сумеречного Рынка, выступил из тьмы и начал нарезать круги вокруг несчастного парня, танцуя какую-то странную разновидность ломаного танца, бормоча под нос непонятную мантру. Со временем его голос становился все громче и громче, а движения все быстрее и быстрее, пока он не начал превращаться в аляповатое пятно, вкупе с теперь уже сладковатым дымом вызывавшим тошноту.
Когда Анчифа уже готов был сжимать дрожащими руками голову, грозившую разорваться на кусочки от громкого, но монотонного бубнежа, непонятный «шаман» наконец заткнулся, обрушивая на измученный разум такую тишину, что от звона в ушах Мелифаро сначала ничегошеньки не слышал. Пока не понял, что и слышать-то нечего.
А затем из тьмы выступил еще один человек – почтенный старец с длиннющей седой бородой (вспоминая эту бороду Анчифа был уверен, что даже так много лет спустя батюшка не смог бы с ним тягаться), отнявший его руки от головы и положивший на пылающий лоб практически холодную ладонь.
- Сэр, я Вас очень прошу, прогоните этого горе-певца, я сам, в одиночку на абордаж готов пойти, только заткните его грешную глотку!
Парнишка взмолился, изо всех сил стараясь заплетающийся язык работать как надо, а слова звучать максимально внятно.
- Не беспокойся, его роль закончена, теперь он будет молчать.
В этот момент среднему сыну великолепного Манги показалось, что он просто умрет восторга – хриплый, буквально вибрирующий от силы голос казался сладчайшей музыкой, лучше всех теноров Ехо вместе взятых.
Однако, счастью не суждено было долго длиться. Старец убрал блаженно-холодную длань и отступил назад, являя взору Анчифы потемневшее от времени и покрытое янтарным лаком зеркало, в котором отобразилась его собственная, абсолютно шальная физиономия.
После этого реальность рассыпалась на сияющую россыпь осколков – старец, своим вибрирующим голосом зачитывающий что-то на неведомом, тягучем языке, боль, полоснувшая руку, собственная кровь сначала в плошке с травами, а потом оказавшаяся на лице в виде неведомого узора, созданного старческими пальцами и…. Провал во тьму, периодически прерываемый лихорадочным пробуждением и порциями травяного отвара, вливаемыми в него.

Много лет спустя Анчифа понял, что все то, что удалось запечатлеть его одурманенному разуму было мишурой, фальшью, представлением, единственная цель которого была – одурманить, отвлечь внимание и не позволить сопротивляться. Похоже, что самая главная, да и, собственно, единственная часть ритуала ускользнула от пирата, скрывая за семью печатями тайну того, как на самом деле пираты раскручивали пресловутое Колесо и есть ли способ подчинить Судьбу себе.
Анчифа ухмыльнулся, с несвойственной ему нежностью проводя ладонью по деревянной обшивке корабля.
- Кто знает, может нам с тобой однажды надоест странствовать, а, старина Фило? Думаю что мне не стоит прекращать свои поиски и терзать память, кто знает как мое Колесо повернется.

Нумминорих покинул Трехрогую Луну в слегка пришибленном состоянии. Предложение Сэра Макса,  выбило его из колеи. Да он просто поверить не мог в свое счастье, и неудивительно. Работать в тайном сыске, это же просто великолепно. Сколько раз, он вместе с приятелями наблюдал за сэром Максом и сэром Лонли-Локли во время поэтических вечеров, обсуждал истории,  о которых писали в газетах, а сейчас у него появился шанс стать одним из героев этих историй.
Постепенно недоумение сходило с лица Куты, сменяясь дикой смесью восторга, радости, хотелось раскачиваться  на ветках деревьев, орать от радости, да и просто на весь мир огласить, что он, Нумминорих, совсем скоро станет официальным сотрудником Малого Тайного Сыскного Войска. Однако же сейчас было дело и поважнее чем пустые проявления восторга, как бы не хотелось их проявлять. Нумминориху предстояло забрать документы из университета, сжечь стул, и конечно же пообщаться с университетскими приятелями. Если он не поделиться новостью в ближайшее время, он просто лопнет от переполняющих эмоций.
Нумминорих практически вприпрыжку добрался до университета – красивого высокого (по здешним меркам) здания, с резьбой по стенам. Сейчас, как раз был перерыв, и Кута мог без препятствий отравиться к ректору. Разговор с Ректором занял минут десять, и проблема с его учебой была улажена. Стоило тому услышать, почему Нумминорих решил бросить университет, как обычная в таких случаях возня, которая часто растягивается на парочку дюжин дней, была улажена парой фраз, и пожеланием удачи в новой профессии.
Покинув кабинет, Кута направился в аудиторию, в которой обычно занимался его курс. Переступил порог, он направился прямиком к своему месту, под изумленными взглядами, взялся за спинку стула. Нумминорих изо всех сил старался не выдавать истинного сумбура эмоций, и превратить глупое по своей сути поверье, шутку, в подобие торжественного ритуала.  Все с таким же невозмутим лицом, Кута протащил стул по коридорам университета, вытаскивая его на улицу, и торжественно поставил в самом центре двора. Многие недоуменно уставились на него, силясь понять, что он собирается делать.. В полной тишине, Нумминорих осмотрел скопившихся во дворе студентов, и издав торжественный крик, применил белую магию первой ступени, поджигая несчастный предмет мебели.. Вместе с этим, во дворе тут же загомонили. Обсуждая действия уже бывшего ученика университета… тут же, его окружили приятели, и наперебой стали выспрашивать подробности. То, что он бросает учебу, было понятно и так, но вот почему.
-…и вот. Уже завтра, мне предстоит явиться в Дом у Моста. – Закончил свой рассказ Нумминорих, попутно еще раз пересказав историю о странностях Хурона, и как он помогал тайному сыску доставать из воды спящих граждан. Стоящие вокруг студенты восторженно внимали, да и сам Нумминорих получал огромное удовольствие в который раз пересказывая историю о приключениях, в которые ему так повезло попасть..
Дело оставалось за малым, вернуться домой, и рассказать об его новом назначении  Хенне,  а потом, почему бы и не вернуться в Трехрогую луну, дабы отпраздновать это дело вместе с друзьями.
Решив пройтись пешком, Нумминорих отправился в сторону своего дома,  благо он находился всего в часе ходьбы от университета, счастливо улыбаясь прохожим и мурлыкая под нос походную песенку.

Кофа ненавидел, когда кто-то путал такие немаловажные аспекты как внимание и тактичность к людям с живым интересом к их проблемам. Он просто не желал понимать,что тот глупый человек отчаянно стремится разделить свои беды и поделиться радостью. Кому? Зачем оно вообще нужно?
Вот так, сообщать всему миру, а не только друзьям-коллегам, которые может и не интересуются, но деться от всяческих эмоциональных и, часто, бессмысленных вестей не могут никуда.
Гораздо интереснее взять их проблемы и личность, пристально изучив и насладившись загадкой. Иногда простой, иногда парадоксальной.
Нет, сэр Кофа проявлял искренне участие в судьбах людей, близких ему, стремился не упускать детали их судеб. Пусть и не часто участвуя в них напрямую.
Но претензенционное заявление и стенанния раздражали. Сын незабвенного магистра Хухи вообще не любил ничего в таком роде.
Несмотря на внешнее благодушие своего "столичного" образа, характер Кофы не менялся вне зависимости от расстояния от сердца мира.
И уж чего-чего, а желания громко изъявить мир о своем недовольстве он от себя точно не ожидал.
Что ж. Людям свойственно ошибаться.
Кофа Йох возвышался в просторном пустом помещении  и бесссмысленно смотрел на заботливо укутанный пирог Чакката с короткой запиской, стоящий точно в центре комнаты.
А ведь все так хорошо начиналось...

Сэр Кофа не скрывал, что иногда он проклинал тот день, когда стал генералом полиции. Такое случалось редко, а до одного королевского указа не бывало вовсе. Даже узнав о смерти отца из доклада о прискорбных происшествиях, сэр Йох не жалел.
Не жалел, до того самого дня.
Нет, нельзя сказать, что раньше он никогда не слышал о Кеттарийском Охотнике, Джуффине Халли, Чиффы или полного провинциала, как не преминул бы выразиться покойный магистр Хумха. И ехидно прошелся бы по умственным способностям сына, раз за разом упускающего какого-то там "выходца из Кеттари".
Этот нахальный маг ему даже нравился. Он был интересным, неразгаданным.
К сожалению, в военное время было столько дел - и столько бумажной работы, что ужасало даже больше, чем вероятность разрушения его маленького, уютного домика на гребне ехо, где всегда все в порядке.
Времени разгадывать интригуюущую загадку не было. К счастью, время отнимали не только бумаги, но и загадки. Не всегда столь же сложные, но всего сразу не бывает.
До того самого дня.
У него появилось время на загадку Кеттарийского Охотника. Более того, он был обязан найти время.
Ведь это был день, когда он получил приказ арестовать - а попросту изловить и обезвредить - Джуффина Халли.
Загадка оказалась даже не сложной. Но слишком большой и глубокой. Узнай часть - эта ехидная ухмыляющаяся фигура повернется другим боком.
А ведь сколько раз ему удавалось почти схватить Чиффу. И, на самом деле, сколь бы не ворчал Кофа временами, это ему нравилось. Нет, конечно, не получать по носу - но состязаться в уме с достойным противником.

Казалось, в этот раз все будет идеально. Старый приятель в Ордене Семилистника совершенно случайно помянул, что Нуфлину безумно не нравится присутствие в Ехо  магистра Хэ*, пока абсолютно ничего такого не натворившего, даже уладившего пару стычек у его дома. Но Орден Водяной Вороны, к которому относился этот несчастный Хэ, есть Орден Водяной вороны.
А значит, что кеттарийца ждет очередной официально-неофициальный заказ на несчастного, но весьма опасного мага.
Конечно, Чиффа мог и не принять заказ - но Кофа знал, что такого не произойдет.
Потом было много музыки в библиотеке  - даже его собственные слуги не переносили этой чудесной  шарманки, глупые бедняги; табака в уютном кабинете леди Брианны и много вкусной, не всегда здоровой еды.
Так появилась довольна неплохая схема, которая превратилась в план пока Кофа решал некоторые не слишком приятные, но неотложные дела.
Ехо было жалко. Столицу Кофа любил, сколько бы не разъезжал по миру.
Здесь всегда было интересно.
Такой чудесный план.
Провалился.

Сэр Кофа Йох наклонился, подхватывая сверток. Посмотрел на прощальное послание Джуффина Халли - и расхохотался.
Да, чиффа опять ускользнул.
Но стоило признать, ему нравились эти догонялки.

- ...Мне безумно интересно, что же творилось в те благостные времена, когда вы гонялись за Джуффином...
Сэр Кофа благодушно улыбнулся Максу.
- Может быть, сэр Макс**, когда-нибудь я тебе и расскажу. Когда ты уже будешь не столь безобразно юн. Но это должен быть великолепный ужин.
Он легко поднялся из любимого кресла. Надо заглянуть в "Ужин Вурдалака", сегодня там будет интересно.

А в уютном доме на Гребне Ехо, где всегда все в порядке, в библиотеке в одной из старых, давным давно не тронутых книг лежал бережно хранимый клочок бумаги.
"Может быть, в следующий раз?"

Наконец-то говорящий пёс нашел себе друга. Друппи оказался довольно умной собакой, хоть и излишне эмоциональной. В то же время, послушать его рассказы о природе графства Вук и об обычаях его предыдущих хозяев было действительно интересно. В общем, пёс просто наслаждался обычным общением, которого ему так не хватало смерти старика Хурумки. Только он начал рассказ о специфике охоты на белок в близлежащих лесах, как во двор из главного здания вышел, как пес понял, их новый хозяин. Человек оглянулся, словно кого-то искал и, остановив взгляд на паре собак, подозвал их. "Друппи, ты не будешь против, если я заберу твоего нового знакомого на некоторое время?" - сэр Шурф обратился сначала к своей старой знакомой собаке. Тот замотал ушами, как бы соглашаясь с тем, что он не будет против. Уладив этот вопрос Лонли-Локли обратился уже к говорящему животному: "Дримарондо, ты ведь умный пес. Ты наверняка замечал некоторые странности в поведении хозяев. Не мог бы ты рассказать всё, что могло тебя заинтересовать?
Конечно, серый пёс замечал многое. Заметил он также, что приезжие что-то ищут. А из самого удивительного потерявшегося в последнее время был только брат хозяина, пропавший при самых странных обстоятельствах. С одной стороны, хотелось выложить этому дружелюбному человеку всё сразу, а с другой, было страшно, что он, завершив поиски, уедет, забрав с собой даже Друппи. Дилемма.. Кажется, пес нашел выход: Тяжело увидеть что-то, когда тебя отовсюду выгоняют, обзывая ненужной собакой.
Сэр Шурф, кажется, не изменился в лице: "Дримарондо, я бы, конечно, мог взять тебя к себе, но, понимаешь, мой дом.." Пес не дал Лонли-Локли договорить, мгновенно поняв причину замешательства: "Даю честное слово, что никогда не буду заходить в твою комнату!" И все же обаянию этого пса было сложно противостоять. Пусть на лице его собеседника это никак не отразилось, Дримарондо почувствовал, что внутри у того появилось что-то вроде улыбки. "Хорошо, будем считать, что мы договорились. А теперь расскажи," - сэр Шурф, наконец, сдался.
Пёс, заполучивший, наконец то, о чём так долго мечтал, радостно завилял хвостом и начал свой рассказ. На самом деле, он видит в этом доме гораздо больше, чем кажется. Он знал о магических экспериментах Урмаго и Ули, хоть и не присутствовал в том самом, забравшем тело юноши. Дедушка Тухта рассказал подробности, о них стоит спросить у него. Когда в поисках еды Дримарондо пробрался в подвал, он стал свидетелем колдовства Маркуло, но предпочёл убраться оттуда, боясь, что его могут заворожить, если узнают, что он искал еду, где не положено.  Он видел смерть Хурумухи и чувствовал, что его одолевает какая-то внешняя сила. Естественно, не нужно быть даже собакой, что бы понять, кто за этим всем стоит.
Когда Мастер Пресекающий ненужные жизни услышал всё, что ему надо, он остановил рассказ, попросив подождать немного до будущего отъезда. Говорящий пёс согласился и вернулся к Друппи. Тот уже начал порядком скучать без нового знакомого.
"Представь себе, мы теперь с тобой будем соседями!.." -псы вернулись к своему привычному разговору.

Когда человек не знает, что учится, а просто решает текущие проблемы, обучение проходит быстрее и эффективнее. (с)

           Обучение – процесс важный и необходимый каждому. Люди учатся всему с самого рождения и до самой смерти. От того, чему человек успел научиться за свою жизнь и чему не успел, зависит многое. Не только жизнь «ученика», но и жизнь окружающих его людей, его коллег и даже врагов. Еще сложнее, чем учиться – это учить. Тогда на учителя ложится недюжинная ответственность не только за себя, но и за ученика, а также за его действия и их последствия, разумеется.
           Шурф был хорошим учеником. А Джуффин – он смел так полагать – хорошим учителем. И они были хорошей командой, в эти тяжелые, смутные времена, когда все не так и все не то. Но прежде, чем довериться Лонли-Локли всецело, прежде чем уверовать в его преданность и честность, прежде чем позволить ему прикрывать свою спину в настоящем сложном бою, нужно было убедиться в том, что он непреклонен. Да, они победили немалое количество неугодных им существ. Они прошли многое вместе, как учитель с учеником, как хорошие друзья даже, если так можно выразиться, зная, как они общаются друг с другом. Они покончили вместе с Лойсо, а это дорогого стоит.
           И все-таки у каждого есть слабое место, что-то эдакое, затрагивающее разные струны души. Пока оно есть и уязвимо, пока не терпело посягательств с тех пор, как было спрятано в задворках души и прикрыто пылью за ненадобностью, есть шанс, что до этого кто-то доберется. И сыграет на этом, что называется, зло пошутит. Знать слабые места своих союзников даже важнее, чем знать слабости своих врагов. И в этот серый, стараниями Шурфа, день, Джуффин Халли собирался добраться до слабых мест первым, надавить на них, сплясать на них, потыкать пальцами на разный лад, чтобы проверить, к чему все может привести. Дело не в том, что он проверял возможность доверять своему спутнику. Нет, это был способ увериться в том, что его уроки прошли не зря. Что все идет именно так, как должно быть. И никак иначе.
           - Расслабься, сэр Шурф. – Джуффин дружелюбно улыбнулся, отпивая камры из своей чашки и блаженно прикрывая на мгновение глаза, а когда открыл, сразу с нарочитой строгостью приказал. – И прекрати так на меня смотреть, иначе одежда, что на мне, станет непригодной к ношению!
           С интересом оглядывая богатый яствами стол, мужчина довольно хмыкал себе под нос, решая, чего хочет отведать теперь. Любой человек, который имел честь разделить трапезу с Джуффином Халли, подтвердит, что едоком тот был знатным и неизвестно, каких размеров был его желудок, при таком то бешеном аппетите. Сам кеттариец никогда не забивал голову такими пустяками, лишь добродушно усмехался в ответ на шутки о его любви к «плотно покушать», а то и вовсе дразнился, дескать, «Вам всем просто завидно».
           Встретившись вдруг с серьезным взглядом Шурфа Лонли-Локли, Чиффа добавил, поясняя:
           - Она сгорит, Шурф. – Совершенно серьезно, с тенью шутливого суеверного ужаса, сказал Джуффин и явно остался доволен собственным чувством юмора. – Почему люди задают вопросы? Потому что им интересно. И мне интересно.
           Лонли-Локли уже определенно догадался, что Джуффин что-то задумал. И не просто «что-то», а что-то хитренькое, коварненькое и необычненькое. Иначе этот старый лис ничего не делал. Но так ведь интереснее, даже флегматичный сэр Шурф должен был это оценить. И субординация ему не позволит задать вопрос в лоб и потребовать ответа, хотя, возможно, то не субординация, а простое знание того, что Джуффин не скажет, пока не посчитает нужным. Тратить слова зазря, и играть на собственных нервах можно было бы – дурное дело нехитрое – но Шурф был слишком умен, чтобы быть таким глупцом. Прости за каламбур, дорогой читатель.
           - Как ты думаешь, Шурф, - Джуффин остановил свой выбор на еще одном куске пирога, который совсем недавно расхваливал. – Силен ли ты волей?