Сэр Шурф ничего не ответил девушке. Он пытался отыскать след, одновременно чутко прислушиваясь к своим ощущениям.
Чашка с водой, в которой молекулу за молекулой перекрашивает в другой цвет растворяющаяся в ней отрава. Полотно, в которое вплетают посторонние нити. Одна из этих нитей, фигурально выражаясь, прошила насквозь ту несчастную птицу, скорее всего – даже случайно, и, пока неведомого паука не ликвидировать и не вычистить с Тёмной Стороны заразу, та не поправится.
Их тоже могут задеть – вот что Лонли-Локли понял с абсолютной ясностью. Теперь, когда его игра была разгадана, неизвестный не выпустит их обратно. Хуже всего – то, что никакого визуального эффекта не имелось. Перестраивалась сама Тёмная Сторона, как если огромный паззл в несколько тысяч деталей начать перестраивать кусочками того же размера и формы, но с совершенно иным рисунком.
Хм. А структура Тёмной Стороны влияет на Мир, причём влияет властно и необратимо. Нет, то есть, вернуть всё на место можно, но волна прокатится неслабая. Эпидемия анавуайны была пробуждена, вероятно, примерно таким же образом. А здесь – здесь не просто пару струнок затронули, не просто изменили кусочек, здесь перекраивали всё целиком. И по мановению воли того, кто это делает, Ехо мог обратиться в мёртвый город или стать кошмарным местом, вроде того, какой некий Лаздей Махикала планировал сделать овеществлённую, обращённую в явь Мормору.
Аж во рту пересохло от осознания масштабов беды. Да тут не только ветер пропадёт – тут небо обрушится и земля в болото обратится. А, если погибнет Тёмная Сторона, особенно таким страшным образом – Ехо станет притчей во языцех и нарицательным для любого невероятного ужаса словом.
Голодно торчащие в стылое белёсое обломки зданий. Истлевшие, развалившиеся скелеты жителей. Развалины замка Рулх и дымящиеся чёрной жирной вонью остатки тюрьмы Холоми. Ни у кого не будет ни иммунитета, ни времени для того, чтобы попробовать излечиться или хотя бы проститься с родными. А, поскольку в Ехо располагалось Сердце Мира – загнить и развалиться могла не только столица, но и вообще всё. Разрастись, поползти, подминая под себя больше и больше.
Следа не было. Никакого. А действовать приходилось быстро. Потому что Шурф совершенно точно понял, что процесс вступает в стадию завершения.
-А ну, быстро пришёл сюда, ублюдок, - процедил сквозь зубы Лонли-Локли. Его фигура, с опущенными вдоль тела руками, занялась фиолетовым и красным пламенем, оно сперва стекло на мостовую, ударившись об неё с глухим потрескиванием, а потом столбом взмыло ввысь, распахнулось огромным пологом, начавшим расползаться по небу, подобно шапке атомного гриба. Вкупе с его интонацией и зло сверкающими зрачками создавалось ощущение, что он просто дал выход ярости… Но разве этот человек когда-либо делал что-то просто так, и разве позволял выходить эмоциям, когда доходит до важного?
А сэр Шурф уже тяжёлым речитативом выпевал рубленые, короткие и неприрученные слова, самые адекватные, разборчивые и внятные из которых звучали как "эрхмин кхаргх " и "гррагхаррх", при этом чередовались они со словами, напоминавшими дурной апокриф, вроде "гнилое семя в безмолвных водах, таящееся гнётом девяти сотен лет, рождает белое, рождает чёрное". А, может быть, всё было иллюзией слуха, и он произносил что-то совсем иное. Или на самом деле молчал, а пело пространство вокруг, ходя зыбью и становясь как никогда ирреальным, как творения художников-авангардистов и безумных футуристов. Гул поднимался из-под ног, наваливался со всех сторон. Небо опускалось едва ли не на самые макушки гостей Тёмной Стороны, при этом, парадоксальным образом, оставалось на прежней высоте. Завихрения и цветомузыка окружающего пространства помогали ощутить себя жертвами психоделической сборки, песчинками в бурно кружащемся калейдоскопе, пациентами гипнотерапии.